***

От низкой травы до заоблачных крыш -
Все это твое – дотянись и возьмешь.
И можно летать, только ты не летишь,
И можно запеть, только ты не поешь.
Тебе надоели езда и ходьба.
Ты куришь, на ветхий косяк опершись.
И мне говоришь: Знать, такая судьба.
А я бормочу: Так устроена жизнь…
И кто я тебе? Ни попутчик, ни друг.
Но видится мне среди масок и лиц,
Как ты невнимательно смотришь вокруг.
И то, как ты пристально смотришь на птиц.

***

Что-то, видно, горечь подсказала.

Что-то прорвалось из забытья.

В ресторане старого вокзала

Ртищевского - мать, отец и я.

Словно кадры диапозитива,

Словно пленка старого кино:

Пьет отец коричневое пиво,

Мама пьет десертное вино.

Часики на бронзовом запястье,

Тело в крепдешиновых цветах.

Господи! Ведь сколько было счастья

В сладко-горькой влаге на устах!

Пассажирский за оконной рамой,

Пышная лепнина потолка.

Я запомнил это, папа с мамой.

Вы меня простите, дурака.

***

Воспаленные слёзы утешь.

Отшептавшие письма не рви.

В этом городе ветхих надежд

Невозможно прожить без любви.

Ты в окно посмотри наугад.

Там распахнутый мается двор.

Там теряет листву виноград.

Словно рушится красный забор.

Главный врач средневолжских широт

вновь меняет зеленку на йод.

А на небе один самолёт.

А на небе другой самолёт.

Ты случайную кофту надень.

Засвисти посреди тишины.

Будто нету убитых людей.

Будто нету гражданской войны.

Кошка глупая кресло когтит.

Мимо сонная муха ползёт.

А один самолёт долетит.

А другой самолёт упадёт.

   ***

   Пыльная, зеленая, живая

   Улица под белою церквой.

   Узкая, как рана ножевая.

   Злобная, как пес сторожевой.

   Бедный брат мой Авель,

   Брат мой Каин,

   Все мы одинаковы с лица.

   Город, состоящий из окраин,

   Медленно подтачивается

   Атомами водного потока,

   Острой кромкой вспоротого льда.

   Канут в бездне камни и опока

   Навсегда, родимый, навсегда.

   Хлопнем напоследок грамм по двести,

   Пожелаем здравия врагу,

   Молча подымим, пока мы вместе

   Здесь, сейчас, на зыбком берегу.

   Отдадим себя на волю Божью.

   Пусть плывут к черте береговой

   Городок центрального Поволжья,

   Улица под белою церквой.

       ***

       Ты буркнешь: Этот парень охренел…
       Родная речь в нарывах и наростах.
       В нас, выживших в начале девяностых,
       Недовложили правильных манер.
       Лотки дикорастущих сигарет.
       Грязь, недоуничтоженная тара.
       Ты бросишь по привычке: Нет базара…
       Базара нет. Вокзала тоже нет.
       Туман, туман… Пустился город вплавь.
       Мост и консерватория исчезли.
       Туман, туман…  И он продлится если –
       Я не уверен, что вернется явь.
       Вода, рассредоточенная в пыль,
       Окрашивается дорожной пылью.
       Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.
       И сказка гибнет, превращаясь в быль.

***

Комканье сладкой бумажки.
Пауза, фраза, длиннота.
Есть у фарфоровой чашки
Высоковольтное что-то.
Необоримо жестоки
Наживо пересекутся
Неимоверные токи
Хрупкостью чайного блюдца.
Сдвинутся чашка и блюдце -
Может случиться несчастье.
Стоит к плечу прикоснуться,
Бережно тронуть запястье.
Край болевого порога
Виден в тени разговора.
Но не допустит ожога
Чайный прибор из фарфора...

 Читать подборку полностью